Обратная сторона луны (джен)

Март постепенно подходил к своему концу, а Скабиор, между тем, продолжал по ночам заливать в себя огневиски, а затем, приводя себя по утрам в порядок, возвращался к делам Фонда или остервенело работал в «Лесу». Работу он выбирал тяжёлую и изматывающую, позволяющую бездумно прожить ещё один день. Даже в Отделе он старался выбирать те дела, которые не требовали от него особого сосредоточения и внимательности к деталям — возиться сейчас с отчётами и с бухгалтерией выходило у него плохо, а смысл обращений, написанных витиеватым бюрократическим языком, от него ускользал. Зато он сделал, наконец, то, до чего в этом сезоне ни у кого ещё не дошли руки — поправил мистеру Пепперу изрядно покосившийся за зиму забор и починил его вечно заклинивающие дверь и оконную раму в кухне. А ещё он перекопал огород жившей одиноко и замкнуто, но не желавшей переселяться в «Яблочный лес» семье Купер, где мать-оборотень после глупой гибели мужа в уличной драке растила одна двоих малышей.

Работать он старался один — общение с кем бы то ни было вызывало у него приступы раздражения, но в одиночку он делал сейчас больше, чем обычно успевали за то же самое время двое. Ни в «Лесу», ни в отделе его не трогали, чувствуя его состояние. В конце концов, кто-то же должен был заниматься этим. Они же в свою очередь взяли на себя часть возни с фондом — и даже не задавали вопросов, хотя порой он и ловил на себе встревоженные и сочувственные взгляды своих коллег, а возвращаясь в то место, которое называл сейчас домом, ощущал, как внимательно за ним наблюдет Эбигейл. Но взгляды можно было не замечать — он и не замечал, или успешно делал вид, что не замечает, пока как-то вечером не услышал:

— Скабиор.

Голос Варрика застал Скабиора перед зеркалом, он уже переоделся после многочасового вскапывания грядок, на которых планировалось посадить фасоль и тыквы, и появление призрака весьма его раздосадовало. Он очень устал, он уже почти чувствовал во рту вкус огневиски, он почти ощущал разливающееся от него по телу тепло, и на серьезные разговоры сейчас вовсе не был настроен. Но это был Варрик — и, обернувшись, Скабиор заставил себя ответить почти приветливо:

— Чему обязан?

— Я хочу поговорить, — сказал тот. — Сейчас, если ты не против.

— Говори, — кивнул Скабиор, складывая на груди руки.

Настроение его резко испортилось, и он с досадой подумал, что будь бы у Варрика тело, его можно было бы попросту выставить — или, к примеру, отговорившись делами, сбежать. Но с призраком ни то, ни другое бы не сработало… Он, конечно, понимал неизбежность подобного разговора, но сейчас ему меньше всего хотелось обсуждать своё состояние — да и не только сейчас. Он вообще не хотел обсуждать его никак и ни с кем, но право Варрика задавать ему соответствующие вопросы, к сожалению, признавал, от этого чувствовал себя загнанным в угол.

— Ты сам не свой последние дни — и было бы странно этого не заметить, — заговорил Варрик. — Ходишь злой, все грядки в одиночку перекопал, — слегка усмехнувшись, пояснил он. — Но все уважают твоё право делать то и так, как тебе нравится — потому что твоя жизнь — это твое личное дело. Но ты пьёшь каждую ночь, и я вижу, что ты выглядишь всё хуже и хуже. Это твоя жизнь, однако…

— То есть ты снова за мною следил, — отчеканил Скабиор, сощурившись. Варрик, помедлив, кивнул, и Скабиор спросил с внезапно нахлынувшей злостью: — И давно? — тут же добавив: — И много ты уже выяснил?

— Достаточно, чтобы понять, как тебе сейчас тяжело, — сказал Варрик чуть мягче, чем делал это обычно.

— То есть… ты думаешь, у тебя на это есть право? — скрипнув зубами, сжал кулаки Скабиор, делая шаг к нему. — Кто позволил тебе влезать в мою жизнь? — начал он заводиться. Ему хотелось выплеснуть своё раздражение, хотелось вывести Варрика, наконец, из его вечно невозмутимого состояния, но…

— Мы все с тобой связаны, — спокойный голос Варрика охладил его пыл. — И я должен знать: что будет, если ты окончательно сорвёшься? Мы оба знаем, что никому, кроме нас и тебя, по-настоящему «Яблочный лес» не нужен. И нам лучше заранее быть готовыми к тому, чтобы найти новый дом.

— Нам? И что, — высоко вскинул голову Скабиор, сжимая кулаки от обиды. Получается, что все его предосторожности оказались пшиком, и все уже всё знают и жалеют его за спиной? И, может быть, даже знают не только про то, что он пьёт, как рыба в пруду — что само по себе уже очень позорно — но и про то, что Гвен выставила его из дома? — Все уже в курсе, как я понимаю? Да?

— Только Эбигейл, — спокойно возразил ему Варрик. — Остальные не знают ничего про то, что с тобой происходит, в том числе и про алкоголь — пока ты отлично скрываешь следы. Но это не значит, что они не беспокоятся.

— Я понимаю, спасибо, — горько поблагодарил Скабиор. — Значит, ей ты всё-таки сказал… — он задумчиво поглядел на свои вдруг задрожавшие руки.

— Она сама поняла, — ответил Варрик. — Как, ты думаешь, мы все эти годы выживали? — спросил он. — Мы обязаны держать глаза открытыми. При всей нашей к тебе симпатии. За нами стоит стая, и мы отвечаем за них.

— Хорошо, что ты есть, — помолчав, сказал Скабиор. Варрик молчал, и Скабиор, резко вскинув голову, очень внимательно посмотрел на него. — Ты ведь есть? — с внезапной серьёзностью спросил он. — Есть и будешь?

— Какое-то время, — спокойно кивнул тот. — Но я довольно скоро уйду — и хочу знать, что с ними всё будет в порядке, и им будет, где жить.

— Да будет, конечно, — помолчав, очень устало сказал Скабиор, подходя к кровати и садясь на её край. — Никуда я не денусь, — попытался он улыбнуться. — И, раз уж ты, судя по всему, знаешь всё, — он бросил на него измученный горький взгляд, — попробуй понять. Я потому и пью так сейчас, чтоб не сорваться и не бросить всё вообще к Мордреду. Хотя, скажу тебе честно, очень хочется. И по той же причине делаю это так, как делаю — а не прячусь у себя… у себя, — в последний момент он прикусил язык. Оркнеи далеко — поди найди их. Хотя… Он взглянул на Варрика — и вдруг осознал с какой-то болезненной ясностью, что тот отлично знает его убежище на Оркнеях, причём знает давным-давно, ещё с той поры, когда стая была едина — потому что Скабиор, как идиот, забыл, с кем он имеет дело, и кем были Серые Охотники при Фенрире. И вдвойне идиот, потому что опять, уже зная о существовании Варрика и о его способностях, если можно так выразиться, следопыта, все эти дни вообще не замечал за собой никакой слежки. А затем пришло понимание, что ему здесь до конца до сих пор не доверяют, но он и об этом умудрился забыть или же наивно полагал, что они так быстро изменятся. И ему ли было их осуждать? Он и не осуждал, но больно от этого прозрения ему всё равно было — и Скабиор, поглядев на Варрика, хотел было что-то спросить, но не смог и, сглотнув, просто попросил тихо: — Дай мне немного времени. По-другому я сейчас не могу. Переживу это, успокоюсь — а сейчас… извини. По-другому у меня не выходит. Или так — или никак, и можешь считать меня слабаком, — он дёрнул плечом, с какой-то отстранённостью понимая, что ему действительно сейчас всё равно.

— Терять членов стаи или видеть, как твоя стая раскалывается напополам, больно и тяжело, — ответил Варрик, — мы оба с Эбигейл это хорошо знаем. И пока твоей стаей побудем мы.

— Спасибо, — серьёзно сказал Скабиор. — Я обещаю, вас всё это никак не затронет. Так что можешь меня больше не уважать — но если я что-то делаю, то делаю хорошо. Не просто же так меня за все эти годы так ни разу и не поймали, — он слегка улыбнулся. — Волшебники сами загнали себя в ловушку, и по их же законам при всём желании теперь просто не смогут вас выселить — я сделал для этого всё, что было возможно. А если и попытаются, — добавил он с усмешкой, — то сначала им придётся разобраться между собой, а это будет весьма и весьма непросто. И поскольку мы все теперь зарегистрированы в Отделе защиты оборотней, они же сами обязаны нас защищать — волшебники сами себе крепко связали руки. Так что, — попытался он пошутить, — я — это, конечно, отлично, но если со мной вдруг что-то случится, никаких практических бед вам это не принесёт — разве только душевные.

Его уже много дней изводило желание поделиться с кем-нибудь всем тем, что так его мучило, и сейчас Скабиору вдруг отчаянно всё-таки захотелось взять и поговорить — но с Варриком? Или, не дай Мерлин, с Эбигейл? Которые, что бы с ними ни происходило, жили по принципу «делай, что делаешь, и ни о чём не жалей»? И дело было даже не в том, что он навсегда потерял бы их уважение — его он и так, по всей видимости, потерял — а в том, что в подобном разговоре просто не было смысла: зачем говорить с тем, кто заведомо не даст тебе то, в чём ты так отчаянно нуждаешься? Тут, как ни странно, даже книззл был лучше — он, по крайне мере, сочувствовал, пусть и навряд ли понимал все детали.

— Тебе так важно моё уважение? — спросил Варрик.

— Странно, да? — усмехнулся в ответ Скабиор, искоса на него глянув. — Важно, — без всякого стеснения признал он. — Но сейчас, увы, не настолько, чтобы предпринять для этого какие-то действия.

— И давно? — то ли с удивлением, то ли просто с усмешкой уточнил Варрик.

— Да уж недели две где-то, — опять попытался пошутить Скабиор. — И с каждым днем твой авторитет все весомей.

— Когда кажется, что нет больше сил, их нужно в себе просто найти, — помолчав, сказал Варрик. — Кроме тебя, этого не сможет сделать никто — всё, что можем мы, это дать тебе время и помочь зализать раны.

— Найду, — устало кивнул Скабиор. — Но пока мне нужно побыть одному, — он посмотрел на Варрика очень серьёзно. — У меня сейчас нет ни сил, ни желания с кем-то общаться. Зато тяжёлой работе я буду рад, и пользы от меня будет больше, — он слегка улыбнулся. — Но без компании. Обяжете меня, если найдете такой побольше.

— Найдём, — кивнул Варрик. — Работа — это хороший способ отвлечься.

— Хороший, — усмехнулся Скабиор. — Прости — но есть ещё кое-что. Те трое... Видеть их не могу... Не сейчас, — добавил он тихо.

— Я понимаю, — Варрик кивнул. — Мы за ними присмотрим.

Однако, как бы Скабиор не успокаивал окружающих, Варрик был прав: держаться ему становилось всё тяжелее. Да и в «Спинни Серпент» его тянуло всё меньше — потому что там всегда царила беззаботная атмосфера веселья, и хотя девочки не имели обыкновения задавать вопросы, их полные сочувствия взгляды начали его раздражать, да и секс уже не позволял убегать от собственных мыслей, растворяясь в инстинктах. Всё чаще движения выходили скорей механическими, пока в голову лезли не самые весёлые мысли, а после вместо привычной истомы он чувствовал пустоту, и ему хотелось сбежать, чтобы, побродив по улицам в одиночестве, успокоиться и заставить себя забыть об этой пустоте до утра, упав в объятия глубокого алкогольного сна без сновидений. Ему вообще с каждым днём становилось всё труднее общаться с кем бы то ни было — и потому он всё чаще вечерами просто пил или где-нибудь в Лютном, или в своём убежище в заброшенном доме, где проводил всё больше времени с тех пор, как Варрик обнаружил своё знание его тайны. А пару раз даже просто устраивался на каких-то ступеньках в проулках Лютного, где однажды едва не уснул, не задумываясь уже о том, что будет, если кто-нибудь сделает его колдографии в таком виде и отдаст их в «Пророк». Порой, просыпаясь в заброшенном доме, он не помнил, как и когда добрался сюда, так же, как далеко не всегда мог вспомнить наутро лица своих ночных собутыльников или спутниц. В памяти мелькали какие-то обрывки воспоминаний, грязные кабаки и чьи-то дома, чердаки или подвалы, но остальные воспоминания скрывались во тьме — и он был этому рад. Ему было плохо, плохо, как никогда прежде, и он, утонув в не слишком привычном чувстве жалости к себе, в какой-то момент начал терять интерес к тому, что не имело к ней непосредственного отношения. А виски помогал отгородиться от мира и, главное, давал возможность уснуть безо всяких мыслей и снов, требуя за эту милость совсем невысокую цену в виде прекрасно снимающегося по утрам соответствующим зельем похмелья и наваливающейся к вечеру тяжелой апатии. Отчасти его держала мысль о том, что Варрик следит за ним — и в каком бы состоянии он ни был, в подсознании всегда сидела мысль о том, что есть некая грань, через которую ему никак нельзя переступать, потому что… Ну, потому что ему ведь все равно возвращаться в «Яблочный лес» и снова смотреть в призрачные глаза Серого.

И Мерлин знает, чем бы всё это закончилось, если бы однажды ближе к полудню Скабиор не проснулся в месте, разительно отличавшемся от того, которое он запомнил последним.